Просто волшебство - Страница 48


К оглавлению

48

Тем не менее Питер заставлял себя не думать о Сюзанне Осборн… как и о том, что сделал с ней перед ее отъездом из Баркли-Корта.

Некоторое время он работал на ферме, хотя и не так долго, как хотелось бы: урожай был почти уже убран, а потому чрезмерное рвение Питера сейчас, когда страда почти закончилась, выглядело бы довольно нелепо.

Вместе с управляющим Питер проверил бумаги, хотя и прежде тщательно изучал каждый присылаемый ему ежемесячно отчет. Опекуны Питера назначили Миллингсуорта управляющим, когда Питер был еще ребенком. Человек организованный, расторопный, Миллингсуорт знал свое дело, обладал опытом и смотрел на Питера – или тому это только казалось – как на несмышленое дитя или досадную, но неизбежную помеху, которую нужно пережить, ибо он, Питер, – его хозяин по праву.

Когда Питер бывал дома, мать постоянно суетилась вокруг, волнуясь, что он плохо питается, не по погоде одевается или недостаточно серьезно задумывается о своем будущем, а именно – о выгодной партии и устройстве детской. Она неусыпно следила, чтобы прислуга без промедления исполняла все его прихоти, за столом самые лучшие куски доставались ему, даже если эти самые куски уже лежали у нее на тарелке. Если Питеру приходило в голову выйти из дома в дождь, сырость или ветер, который дул чуть сильнее бриза, она чуть ли не ударялась в слезы. А как-то раз далеко за полночь даже возникла на пороге библиотеки, где Питер засиделся за книгой, посоветовала скорее лечь в постель, иначе наутро он может проснуться с головной болью.

Все это страшно досаждало Питеру. Но он, возможно, стерпел бы и это, если б не навалившаяся на него хандра. Несмотря на душевный подъем, с которым он, вернувшись домой, выпрыгнул из экипажа, Питер никак не мог избавиться от уныния, шлейфом тянувшегося за ним из Харфорд-Хауса.

Ему казалось, что все рухнуло.

В конце концов по прошествии нескольких недель Питер рассудил – и его рассуждения казались весьма здравыми, – что можно, пожалуй, снова уехать, а вернуться только к началу следующего года, когда уже придет черед весенних хлопот. Начало года более удачное время – даже идеальное! – для начала новой жизни. Впрочем, вернуться домой можно и на Рождество. Тогда здесь непременно будет кто-то из обожаемых сестер и многочисленных племянников и племянниц.

И Питер снова отбыл в Лондон, сославшись на необходимость наведаться к портному и сапожнику. В Лондоне, в постоянном поиске развлечений, он вернулся к существованию, с каждым днем становившемуся все более праздным. Удивительно, как много удовольствий можно найти даже в такое время абсолютного затишья светской жизни, как октябрь.

Эта жизнь означала для Питера привычное удобство.

Вот только развлечения не всегда его развлекали.

То, что прежде его забавляло, теперь вдруг перестало отвлекать от явного недовольства собственной жизнью.

Из писем матери Питер узнал, что в гостиной повесили новые картины. Комната теперь выглядит гораздо живее, чем все остальные в доме, и мать подумывает о переменах в столовой.

Боже правый, нужно как-то остановить ее.

Барбара, старшая сестра Питера, осенью приехавшая с мужем на несколько дней в Лондон, заговорила о Рождестве.

– Надеюсь, на Рождество увидеть тебя в Сидли, – сказала она. – Мы с Кларенсом тоже собираемся туда с детьми, и если ты, Питер, не приедешь, там будет очень, очень тоскливо. Кроме того, матушка опять созывает гостей, а посему тебе сам Бог велел присутствовать на правах хозяина.

– Гостей? – Питер поморщился. – Кого на этот раз?

Барбара щелкнула языком, а Кларенс, глядя на шурина, молча повел бровями.

– Не имею представления, – ответила сестра. – Но уж кто-нибудь да будет. Маменька о тебе заботится, Питер. Она желает видеть тебя остепенившимся. Как глупо с твоей стороны упрямиться лишь потому, что пять лет назад Берта Грантем пришлась тебе не по вкусу и ты молчал об этом до самого последнего момента!

Ни одна из сестер Питера не знала, что именно произошло пять лет назад, и посвящать их в подробности он не собирался.

Питер снова встретился глазами с зятем, и тот подмигнул ему.

– Я сам в свое время найду себе невесту, Барб, – проговорил Питер. – А о Рождестве я подумаю.

Однако мысли о новой невесте, которую присмотрела для него мать, лишь усугубили его отчаяние. Прошло почти два месяца с тех пор, как он покинул Сомерсет, но подавить в себе ужасное чувство вины ему так и не удалось.

Господи, да он же соблазнил невинную девушку!

Этому нет оправданий. Никаких.

Всякий раз, как Питер вспоминал тот злосчастный день и место, где все произошло, к горлу подступала дурнота. И не думать об этом раз двадцать на дню он не мог.

Теперь, узнав о самоубийстве отца Сюзанны, он стал мучиться еще больше. Он не был причастен – даже косвенно – к этой трагедии. И трагедия эта вовсе не была связана с тем, что случилось этим летом. Просто… Осборн ему нравился. И ему нравилась его дочь.

Каждый раз, когда голова Питера готова была лопнуть от подобных мыслей, он, чтобы отвлечься, бросался на поиски очередного развлечения.

В конце концов на исходе октября Питер решил, что перемена обстановки может его взбодрить, и отправился на недельку-другую погостить к своей кузине Лорен, виконтессе Равенсберг, в Элвесли-Парк, что в Уилтшире. Там она жила со своим мужем, Китом, тремя детьми и родителями Кита, графом и графиней Редфилд. Они всегда были рады видеть у себя Питера, и он, приезжая к ним погостить, всегда там отдыхал душой.

Они с Лорен любили друг друга, возможно, потому что росли порознь и увиделись впервые, лишь когда Питер, достигший совершеннолетия, обнаружил однажды по возвращении из своего очередного похода в ворохе почты приглашение на ее свадьбу. Пока ему не исполнился двадцать один год, его почта никогда не попадала к нему непосредственно в руки, и он не только никогда не видел Лорен, но почти ничего о ней не слышал, кроме того, что, не исключено, ее распущенная мать, вдова старшего брата его отца, покойного виконта Уитлифа, с кем-то прижила дочь. Вернувшийся домой только накануне, Питер тем не менее поехал на свадьбу и обнаружил, что Лорен мила, очаровательна и явно из породы Уитлифов, ибо глаза у нее того же редкого оттенка, что и у него.

48